Одного из крупнейших мыслителей ХХ века, отца современной антропологии и этнографии Клода Леви-Стросса в его последнем интервью, которое он дал на 101-м году жизни, спросили о том, как он относится к книге Самюэля Хантингтона «Столкновение цивилизаций». Книга эта, наделавшая много шума на заре глобализационного бума в середине 1990-х, доказывала, что будущие войны будут не между государствами, а между цивилизациями (культурами). Хантингтон был осужден прогрессистами и сторонниками глобализма как человек, безнадежно увязший в идеологии холодной войны. Тогда на дворе стояла пора «конца истории», и Запад мысленно переселялся в «глобальную деревню», где царит либеральная демократия, даруя процветающему человечеству плоды прогресса. Мир казался навсегда другим. Почти всем. Но не Леви-Строссу, слишком хорошо понимавшему природу человека и человеческих сообществ. О книге Хантингтона (а она оказалась пророчески верной, поскольку мир развивается прямо по описанному в ней сценарию), Леви-Стросс сказал, что признает, что «в определенной степени, идея Хантингтона имеет смысл». А дальше следовала аргументация, которая говорит о том, что «определенная степень» была предельно высока. Высока настолько, что ее следовало бы назвать не определенной, но определяющей. Итак, Леви-Стросс привел личное свидетельство в качестве примера:
«Когда я еще находился в активной профессиональной жизни, скажем, где-то примерно в 1930 году, на Земле было 2 миллиарда человек, а через 50–60 лет численность населения возросла до 6 миллиардов, а через несколько лет будет уже 8 миллиардов. Именно это событие меня беспокоит больше всего. Оно потрясло меня больше, чем любое другое событие.
В течение моей жизни объем человечества увеличился в троекратном размере. Я думаю, что большая часть или почти целиком все беды, от которых мы страдаем в разных областях жизни, происходят от этого необычайно быстрого роста массы человечества и как результат или как последствие этого роста, или как форма, в которой они проявляются. Человечество приобретает все больше и больше антигуманную тенденцию и становится враждебным по отношению к самому себе, становится своим собственным врагом. Все эти большие идеологии и религии, которые противостоят друг другу, о которых говорит Хантингтон, все это лишь внешнее феноменологическое проявление чего-то куда более глубокого, и что так выросшее в своей численности человечество доказывает все более и более серьезные проблемы жить всем вместе».
Нужна была огромная интеллектуальная смелость, чтобы пойти против идеологической моды и против политического течения, говоря в разгар глобалистского натиска о серьезных и неотвратимых последствиях происходящих перемен. Главная мысль Леви-Стросса: рост человеческих масс сильно превышает способности культуры по их переработке и возделыванию. Человечество похоже на тинейджера, гормональное развитие которого не соответствует ни уровню его экономического, ни культурного развития. В результате образуется опасный дисбаланс как внутри обществ, так и между ними (поскольку демографический рост различен в различных цивилизациях и странах). Именно он и приводит обычно к войнам – как гражданским, так и межгосударственным.
Приведенный Леви-Строссом факт огромных демографических изменений, произошедших за слишком короткий промежуток времени, лежал в основании часто высказываемого им пессимизма относительно будущего человечества и воздействия такого быстрого роста населения на планету и культуру. Но если вдуматься, проблема не в количестве людей (хотя, разумеется, оно ведет к истощению ресурсов и, как следствие, к усилению дисбалансов и социальной напряженности), но в выстраивании политики в отношении к этим миллиардам – не на уровне личных симпатий, эмпатий и антипатий, а на уровне государств. Иначе говоря, катастрофа не в количестве, а в отношении. А оно формируется под влиянием того, что стало сегодня разделяемой всеми на Западе религией универсализма. Это прекрасное, светлое и радостное принятие всех и каждого (ведь нет ни эллина, ни иудея!) под единые моральные законы, над которыми думали лучшие умы Запада, под единые для всех права человека, которые были выстраданы в ходе кровавых войн и массового уничтожения людей, под единые для всех идеалы справедливости и равенства. Универсализм видится как настоящий маяк современного прогрессизма, освещающий путь в светлое будущее человечества.
Правда, однако, состоит в том, что универсализм не имеет с прогрессом ничего общего. Ровно наоборот: он является атавизмом религиозного сознания. Религии всегда универсальны, ведь универсализм лежит в основании идеи бога: в религии всегда два субъекта – бог и человек/человечество. Поскольку цивилизации рождались как религиозные сообщества, их формирование шло в русле универсализма. Универсализм – это типичный идеологический конструкт, привычка сознания. Но дело не только в том, что мир сложен, и универсализм его упрощает. Проблема в том, что мир никогда не жил по законам универсализма с тех пор, как вышел из пеленок первобытного коммунизма. Но даже и тогда люди жили по законам своих семей и сообществ. Поскольку идея человечества и универсализма – это идея, по сути, религиозная, в современном секулярном мире она выродилась в опасный, чтобы не сказать гибельный, фетиш.
Левые либералы справедливо критикуют правых популистов за то, что те предлагают простые решения для сложных проблем, за то, что они не понимают, что мир усложнился, за то, что они упрощают сложность мира. Но нет большего упрощения, чем универсалистская оптика, которая, по сути, исходит из того, что one size fits all. Это было неверным вчера. Это остается неверным сегодня. И нет никаких оснований думать, что станет верным завтра, поскольку для этого должна измениться человеческая природа, для чего тоже нет никаких предпосылок.
А потому мы жили и живем в мире двойных стандартов: говорим о человечестве, а думаем о себе любимых. Это не хорошо и не плохо. Это просто констатация очевидного: без двойных стандартов социальная жизнь была бы невозможна подобно тому, как без кислорода невозможна биологическая жизнь. Более того, социальная жизнь возможна только в мире двойных стандартов. Осуждать их стало нормой, а обвинения в двойных стандартах стали одним из самых неотразимых риторических приемов. Между тем, двойственность этих стандартов вырастает из основного противоречия социальной жизни: между идеалами справедливости и равенства и человеческой природой, противящейся им.
До наступления Нового времени, когда огромные массы ранее политически бессубъектных людей превратились в нации и народы, в политические субъекты, определяющие ход политической жизни, а их субъектность приобрела особые значение и вес, это не так бросалось в глаза. Мне уже приходилось писать, что неравенство порождает зависть, которая формирует культуру ресентимента. Зависть – дурное свойство, но она присуща человеку как один из результатов эволюции, выработанных в процессе соревновательности видов, без которой эволюция не могла бы состояться. Это и ведет человечество к всплескам ресентимента, ненависти, революций и войн. ХХ век был полон разнообразных и масштабных попыток слома человеческой природы и создания «нового человека», которые не только ничего не улучшили, но всякий раз неизбежно приводили к неслыханным катастрофам и жертвам.
Великие умы человечества, говорившие об универсализме (главным образом, это были западные мыслители и политические деятели), распространяли его на «весь мир», который для них по умолчанию никогда не выходил за пределы западной цивилизации. Да, после двух мировых войн, с созданием Лиги наций, а затем и ООН, с распадом мировой колониальной системы, мир стал пониматься совсем иначе. Но из этого не следует, что этот в реальности совершенно иной мир с легкостью натягивается на прекрасные европейские универсалистские идеи, что то, что изначально распространялось, условно говоря, на миллиард и от Мадрида до Берлина, можно by extension растянуть на восемь миллиардов от Гаваны до Калькутты. Увы, это тот случай, когда size matters.
Разнообразие превращает современный радикальный универсализм в абсурд
Все согласны с тем, что мир разнообразен и в своем многообразии прекрасен. Разнообразны обычаи и религии, языки и культуры, моды и кухни. Но все в этом мире имеет обратную сторону и идет в пакете: мы не можем взять от этого разнообразия то, что нам нравится, и игнорировать то, что нам не по вкусу. Трудно отрицать, что в основании обычаев и культур, морали и ценностей лежат религиозные и цивилизационные начала, что они определяются историей народов, что даже одежда и кухня формируются, в частности, таким фактором, как климат на тех территориях, на которых проживают те или иные народы. Или другой пример: в современном мире существует более 7000 языков. Есть среди них фонетически благозвучные и грамматически развитые, но неопровержимым фактом является и то, что подавляющее их большинство лексически недостаточно богаты для того, чтобы на них можно было полноценно перевести, например, сложные философские или литературные тексты. Бесспорно, что все языки по-своему прекрасны, но некоторые (их совсем немного) хорошо развиты, а огромное большинство, увы, нет: так исторически сложилось. Разнообразие говорит не только о богатстве мира, но и о его неравенстве. Это невозможно отрицать. В известном смысле разнообразие – это и есть индикатор неравенства. Именно разнообразие превращает современный радикальный универсализм в абсурд.
Да, все кухни прекрасны, но большинство европейцев почему-то предпочитают итальянскую и французскую кухню английской или норвежской (включая самих англичан и норвежцев). Языки, кухни, одежда – это только самые очевидные примеры. И все они говорят об одном: мир разнообразен, но одновременно и неравен. Могут спросить: а как же равноправие? Разве оно не предполагает равенства? Но нет в мире равенства ни между людьми, ни между странами. Разнообразие есть, а равенства (поэтому!) нет. Ни экономического, ни ресурсного, ни социального, ни демографического, ни культурного. Равенства нет даже перед богом, поскольку религий много, а боги ревнивы. В социальном мире равенства быть не может по определению. Оно есть только в биологии: единственное, в чем все люди равны (да и то, пока!) – это перед смертью. Во всем остальном (а все остальное – это все, что касается жизни) – нет (даже здоровье, генетика и life expectancy у всех разные). Вот почему стремление к равенству никогда ничем хорошим в человеческой истории не заканчивалось.
Универсализм же исходит из того, что равенство существует не в идеале, а в реальности, что, конечно, (само)обман. Как любой обман, он ведет к отказу от реальности (denial) и созданию параллельного мира. В этом параллельном мире приходится придумывать заменные идеологические конструкции, которые должны поддерживать своды этого идеального построения, называемого универсализмом.
Сегодня главным ругательством стало понятие «эссенциализм»: приписывая некую сущность, некий неизменный набор качеств и свойств той или иной социальной группе (нации, расе, этносу, гендеру и т.д.) вы лишаете ее участников субъектности и многообразия, в чем вас немедленно обвинят. Но не всегда: стандарты для всех одинаковы, но для некоторых одинаковее. Например, когда рассуждают о великих русских писателях и музыкантах, непременно говорят о русской культуре, а когда говорят о русской истории, рассуждают о русском народе. И никому не приходит в голову ставить эти понятия под сомнение. Однако оказывается, что они работают только в позитивной коннотации. Как только коннотация меняется, тут же «русский народ» и «русская культура» закавычиваются и объявляются пустыми генерализациями, эссенциализацией, этнизацией, абстракцией, идеологической конструкцией… Иначе говоря, когда речь идет о Достоевском и Толстом, Чайковском и Рахманинове, русская культура есть, а вот когда о всяких Шаманах и Лепсах – это эссенциализация. Когда речь идет о победе в войне в 1945 году русский народ есть, а когда говорят о массовой поддержке войны в 2022 – его уже нет – это эссенциализация и упрощение, потому что… ну понятно, «не все так однозначно».
Любой прогрессист-универсалист докажет вам, что эссенциализация – зло. При этом вся политика идентичности, на которой стоит прогрессизм и которая питает универсалистскую повестку, основана именно на эссенциализме, ведь главными ее субъектами являются именно опекаемые ими социальные группы – будь то наемные рабочие, people of colour или сексуальные меньшинства. Таким образом, одновременно утверждается, что есть угнетенные социальные группы, и что никаких социальных групп нет. Универсализация, будучи основанной на эссенциализации, доказывает нам, что эссенциализм – это зло. Хотя без эссенциализации не может быть и универсализации. А без универсализации нет и не может быть никаких универсальных прав.
Привычка ругать «двойные стандарты» стала сегодня нормой. Но, по сути, это чистое ханжество. Ведь «двойные стандарты» не выдуманы, но продиктованы отсутствием единого (универсального) стандарта. Единого стандарта нет ни в биологической, ни тем более в социальной жизни. В Новое время, когда массы людей впервые превратились в субъект прямого политического действия, мир живет под знаком универсалистских идей, ключевые из которых были сформулированы, например, в преамбуле Декларации независимости США: «Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены своим Создателем определенными неотъемлемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью»…
С тех пор человечество далеко продвинулось в этом универсалистском направлении, приняв не только Всеобщую декларацию прав человека, но и множество других подобных законов, правил, норм и прав. Оно создало множество институций, призванных стоять на страже этих законов и норм – от ООН до МУСа. Но все это не только не помешало человечеству пережить две мировые войны, многолетнюю холодную войну, а также множество более мелких войн, диктатур, Холокост, Гулаг, но и оказаться в очередным глубоком международном кризисе, истоки которого лежат во многом в универсалистских фантазиях, которые загоняют целые цивилизации в политические тупики.
Охватившая леволиберальный политикум Запада и распространившаяся в широких массах населения фантастическая идея о том, что нравственная политика должна с распростертыми объятиями и с равной доброжелательностью относиться ко всем человекам (права которых ведь универсальны!) и государствам (все они так прекрасно населены «людьми доброй воли», а злая воля – удел каких-то там усатых диктаторов и других bad guys), что realpolitik – это абсолютное зло, что всякие соображения, основанные на национальных интересах, контроле ресурсов, неготовности подавляющего большинства стран мира к либеральной демократии западного образца или просто на реальности происходящего on the ground, следует отбросить как несоответствующие розовой политкорректной картинке, привела к катастрофическим для Запада последствиям на мировой арене, сильно ухудшив перспективы мирного прогрессивного развития человечества. В блестящей по концептуальности и точности статье Дмитрия Некрасова «Два заблуждения Запада: Как провалилась вера в универсальные институты и почему попытка насаждать их может обернуться повторением трагедии XX века» в «Новой газете Европа» показано, как «та сила, что вечно стремится к благу и вечно творит зло» (а именно — левые интеллектуалы) способствовали тому, что Запад, выиграв холодную войну, проиграл мир, растратив ресурс победы и свое лидерство последних трех с половиной десятилетий не на то, чтобы укрепить позиции сил процветания и прогресса, а на то, чтобы воссоздать страшные автократии России и Китая и породить монстр исламизма с его стремлением к архаическому реваншу.
Нет сомнений, что кризис современной либеральной демократии на Западе связан с кризисом идентичности и глубокими демографическими изменениями, чтобы не сказать деформациями. Это деформации во многом являются следствием вышедшего из-под контроля настоящего миграционного нашествия как в Европу, так и в США. Обещания остановить бесконтрольный въезд в страны нелегальных мигрантов, главным образом из Африки, Азии и Ближнего Востока, приводит к власти в странах Запада правопопулистских политиков. Но остановить поток не удается. Запад настолько увяз во всевозможных международных конвенциях и обязательствах, что любые, даже самые очевидные и не выходящие за пределы здравого смысла акции властей блокируются судами.
Универсализм заканчивается там, где проходит цивилизационная граница
Но спрашивается, что делают миллионы жителей Пакистана в Великобритании, выходцев из Марокко во Франции или из Бангладеш в Италии? Спасаются от войн? Но там нет никаких войн. Бегут от политических преследований? Но это, как правило, люди, не имеющие к политике никакого отношения. Что делают эти люди в Швеции или Норвегии? Всем ясно, что это обычные экономические мигранты. А потому их въезд в страну должен регулироваться не универсалистской философией и основанными на ней конвенциями о политических беженцах и не международном гуманитарном праве, не риторикой ооновских бюрократов, но системой квот и иммиграционных баллов. Каким образом Германия связана с войной в Сирии? Напомню, что именно универсалистские фантазии подтолкнули Меркель принять решение пустить в страну огромные массы беженцев, что подорвало хрупкий политический консенсус в стране и ее политическую структуру, привело к росту антииммигрантских настроений и способствовало неслыханной популярности АдГ, превратив ее из маргинальной политической группы в едва ли не самую популярную политическую силу в Германии (то же можно сказать о Фарадже в Британии, о Ле Пен во Франции и т. д.). Разве не политика открытых границ, которую проводил Байден, исходя их универсалистских утопий, была одним из главных факторов, приведших к победе Трампа?
Давно пора перестать руководствоваться химерными представлениями о моральном универсализме и признать, наконец, реальность: мы живем в эпоху столкновения цивилизаций, а потому следует вернуться к тому, что универсализм заканчивается там, где проходит цивилизационная граница. Беженцы от гражданской войны в Сирии должны искать убежища в Турции и Ливане, а в не Германии и Швеции, где они ищут не убежища, а высоких пособий. В Европе должны искать убежища беженцы из Украины. А беженцы от войны в Конго должны искать убежища в сопредельных ЦАР и Анголе, а не в Норвегии и Франции.
И тут мы возвращаемся к тому, с чего начали эти заметки – к Леви-Строссу. Все дело в том, что то, что просветители XVIII века, отцы-основатели США жили в совершенно ином мире. И то, что казалось им «самоочевидной истиной», перестало ею быть сегодня. Но в действительности, это не было правдой и в США на рубеже ХIХ века. И в самом деле, как можно утверждать, что «все люди созданы равными и наделены своим Создателем определенными неотъемлемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью», в стране с узаконенным рабством? В качестве пожелания? В качестве политического идеала? В качестве некой цели социального развития? Возможно. Но это было очевидной неправдой тогда, и является еще более кричащей ложью сегодня, когда количество людей в этом мире увеличилось с тех пор в восемь (!) раз. В современном западном секулярном обществе апелляции к Создателю кажутся по меньшей мере неуместными. Но допустим, мы полны «уважения к чувствам верующих», в этом обществе, так гордящимся своим «многообразием» и всякими мультикультурными ништяками, Создатель – это кто? Иисус, Аллах, Яхве, Брахма?.. А ведь такие вещи, как понимание свободы или представления о счастье, во многом формируются именно религиозными представлениями. Даже, если речь идет о давно уснувшей религии – именно в ней формировались законы, мораль, политическая культура.
Универсализм как обоснование политических институтов и практик – тупиковая и губительная химера в ХХI веке. Если бы мир действительно жил в системе универсализма, он давно бы погиб. Но к счастью, он живёт в реальности, где никакого универсализма нет и в помине. И чем скорее все мы выйдем из мира политкорректных голограмм, и начнем отличать наши фантазии и идеальные представления о мире от суровой его реальности, тем выше наши шансы на выживание. Универсализм – это типичная утопия, которая столетиями насаждалась через религию, а в Новое время стала насаждаться через коммунизм и его дериваты.
Результатом этого когнитивного диссонанса – разрыва между реальным и идеальным – являются практически все деструктивные идеологии нашего времени. Все они – коммунизм, фашизм, нацизм, воукизм – основаны на ресентименте. И все они стремились и стремятся к универсализации своих программ. Нигде не проявляется ложность этих программ и современного универсализма в целом с большей очевидностью, чем в отношении антисемитизма.
Антисемитизм не является разновидностью расизма
Все упреки в антисемитизме сторонниками современного прогрессизма встречаются мантрой о том, что «мы осуждаем любые формы расизма, включая антисемитизм». Что не так с этой формулой? А то, что антисемитизм не является разновидностью расизма. Более того, в главном обычный расизм — например, против чернокожих или латиноамериканцев в США — является противоположностью антисемитизма. Хотя все они в конечном счёте проистекают из ксенофобии, обычный расизм исходит из веры белых людей в своё превосходство над цветными. Это типичный имперский расизм. Его очень много, например, в России, одной из самых расистских стран мира, где с презрением говорят о любых «нацменах». Но ненависть к евреям проистекает из прямо противоположного убеждения, что евреи — это огромная сила, основанная на заговоре и обладающая сверхъестественными способностями; иными словами, она проистекает из моделей мышления, порождающих теории заговора. Там, где белый расист считает чернокожих неполноценными, антисемит воображает, что евреи обладают сверхъестественной силой, способной причинять страдания человечеству и стремятся подорвать силу белого большинства. Словом, расизм проистекает из комплекса превосходства, тогда как антисемитизм – из комплекса неполноценности и ресентимента.
Характерно, что даже белонационалистическая ультраправая теория «великого замещения», основанная на теории заговора с целью замещения «белого» населения Запада арабами, берберами, африканцами, латиноамериканцами и т.д. через массовую иммиграцию, высокую рождаемость в мигрантской среде, и низкую рождаемость европейцев несмотря на то, что негативные последствия такого замещения негативно сказываются прежде всего на евреях, приписана не мигрантам, но… самим евреям. Несмотря на то, что антисемитизм радикально отличается от расизма, он диагностируется сторонниками левого универсализма как форма расизма, и потому остается неузнанным. Ведь антисемитизм под маской антисионизма отличается от большинства форм расизма тем, что он якобы противостоит некоему тайному обществу угнетателей. И потому легко маскируется под политику эмансипации. Антисемитизм приписывает евреям власть, что делает нападки на них формой протеста и эмансипации. Этот нарратив сегодня равно близок как левым, так и правым антисемитам.
Универсализм может быть только внутрицивилизационным
Тест на ресентимент универсален. Ресентимент как основание политической идеологии – продукт Нового времени. Ни в иудаизме, ни в христианстве его нет. Но в религиях есть другое – в них силен универсализм. И вот когда ресентимент, идущий снизу, от массовой психологии, и универсализм, идущий сверху, от (любой) религии и (любой) идеологии, встречаются, катастрофа почти неизбежна. Она неизбежна потому, что политическая философия, рожденная из прекраснодушных фантазий, а не из реальности, игнорирующая природу человека, ведет к самоослеплению. В политике нельзя исходить из того, чего нет, например, из якобы всеобщего социального равенства. В ней нельзя игнорировать цивилизационные структуры и основания массовой психологии, которые внутри них формировались веками, если не тысячелетиями. Универсализм может быть только внутрицивилизационным. Да, тогда он перестает быть всечеловеческим, но зато он становится реальным (успешный пример – ЕС). В качестве всечеловеческого феномена он есть не более, чем утопия и источник ханжества, основанного на системном разрыве слов и поступков, поскольку полагается на отказ от реальности. Он ведет лишь к ошибочным политическим шагам и разрушению либеральной демократии, не решая при этом ни единой ее проблемы.
Те, кто думает, что можно восстановить социальную справедливость без двойных стандартов, только обманывает себя и других. Они лишь укрепляют их, легитимируя и прикрывая иезуитской логикой. Приведу пример: инклюзивность. Что может быть прекраснее? Что больше отвечает идеалам либеральной демократии, чем она? Но стоит лишь распаковать это красивое слово, назвав реальные практики инклюзивности своими именами, чтобы весь блеск с нее сошел. Инклюзивность означает равные возможности для всех, независимо от пола, расы и других особенностей, чтобы все могли полноценно участвовать в общественной, образовательной и профессиональной жизни. Она устраняет барьеры и дискриминацию, позволяя каждому чувствовать себя полноценным членом общества. Каким же образом? А прямо отрицающим все эти прекрасные цели: через racial and gender profiling, например. Никак иначе не называется принятие решений, основанное не на заслугах и достижениях конкретного претендента на место в университете или в кампании, а на его соответствии неким целевым гендерным и расовым показателям и квотам. Каждый принятый в целях инклюзивности означает, что тот, кто не принят, был несправедливо обделен (unfairly treated). Это означает судить о работнике, о студенте, о кандидате не по его личным заслугам, а по неким абстрактным коллективным параметрам, которые не являются ни личной заслугой бенефициаров инклюзивности, ни виной ее жертв, поскольку коллективные привилегии являются оборотной стороной глубоко чуждого либеральным сердцам понятия коллективной вины. Не говоря уже о том, как должны чувствовать себя несправедливо обделенные, возникает вопрос о самочувствии самих новых привилегированных, которые не могут не понимать, что занимают чужие места, оказавшись на них не по заслугам, а потому, что соответствуют неким расовым, этническим или гендерным целевым критериям и квотам. Иными словами, инклюзивность вместо того, чтобы устранять дискриминационные практики, не только узаконивает и нормализует их, но и вдыхает в них новую жизнь. Позитивная дискриминация – высшая форма универсалистского ханжества. Мне скажут: не самого большого ханжества. Ну это как смотреть на дело. Приведу лишь два примера. Один из академической жизни, другой из политической.
Первый – история со злополучным президентом Гарварда Клодин Гэй, которая была вынуждена уйти в отставку под напором обвинений в плагиате и после критики по поводу ее ответов на вопросы об антисемитизме во время слушаний в Конгрессе. Трудно представить себе большего урона репутации самого престижного университета мира (а репутация – это основа престижа), чем история того, как высший пост в нем заняла кандидат явно не по заслугам, а потому, что она была женщиной, да еще и первым чернокожим президентом в истории университета. Будучи специалистом по политике расовой и культурной идентичности, она не могла квалифицировать антисемитские демонстрации как преследование на почве ненависти. Президент Гарварда, уличенный в плагиате, – чем не гротескный итог многолетних практик инклюзивности?
Другой пример куда более драматичен: Камала Харрис. Именно ей США и мир обязаны вторым приходом Трампа в Белый дом. Харрис была, пожалуй, самым слабым кандидатом на высший пост в стране за последние полвека. Как человек с такой низкой квалификацией мог оказаться в шаге от президентского кресла и столь драматично его проиграть в этих судьбоносных выборах? Ответ в одном слове: инклюзивность. Харрис умело продвигалась по карьерной лестнице, используя два своих очевидных преимущества на нынешнем политическом рынке – гендер и цвет кожи. Собственно, благодаря им она и стала вице-президентом США. Байден никогда не скрывал мотивов своего выбора: он хотел видеть своим вторым номером чернокожую женщину. А она оказалась претендентом на первый номер, провалив выборы, и выведя страну и мир на новый виток кризиса. Урок предельно ясен: последствия отказа от меритократии во имя самых благих намерений – а принятые сегодня практики инклюзивности именно таковы – всегда оборачиваются тысячекратным проигрышем.
Как мы видим, нынешний моральный универсализм не отменяет двойные стандарты (они не отменимы как самая реальность), но он вводит системные процедуры, которые их нормализуют и камуфлируют. Ведь что такое политкорректность как не «правильные» (узаконенные) двойные стандарты? Возьмем постколониальную теорию – эту жемчужину в короне политкорректности. Разве она не о том, что каждая культура/цивилизация имеет свои стандарты, которые не могут быть ни отменены, ни заменены навязываемыми? Иначе говоря, разве она вся не анти-универсалистская? Но если бы дело касалось одной теории. В реальности торжеством постколониализма является политика мультикультурализма. И это куда серьезнее. Помимо того, что она разрушает возможности для мигрантов вписаться в новую для них культуру с тем, чтобы преуспеть в ней и достичь процветания; помимо того, что она консервирует их в той именно среде, из которой они бежали, она фактически навязывает либеральным обществам те самые стандарты, от которых они отказались, что, собственно, и сделало их либеральными. Спросите любого глашатая новой этики, близка ли ему/ей этика шариата. Спросите любого прогрессиста, как религиозный фанатизм стыкуется с толерантностью и социальным прогрессом. Спросите любого сторонника социального равенства, как оно соотносится с клановым, а то и трайбалистским обществом. Спросите любую современную женщину, как культура домашнего насилия согласуется с преодолением патриархальных представлений о семье и социальной роли женщины в либеральном обществе, насколько соответствует их представлениям о современной семье идея полигамии, убийства чести, брака по принуждению или брака с малолетними (что противоречит уже не только морали, но и карается как уголовное преступление, ничем не отличающееся от груминга и педофилии).
Никакого равенства культур нет и в помине, никакого единого культурного пространства здесь поэтому не возникает и возникнуть не может в принципе. Выдуманный универсализм, якобы сближающий и обогащающий различныe цивилизации, не более, чем красивая фикция. А раз так, то никакого единого стандарта у них быть не может, как не может быть никакого якобы универсального «международного гуманитарного права», которое было бы равно применимым для обществ, где соблюдаются права меньшинств, где доминируют толерантность и либеральные ценности, и обществ, где нормой являются насилие, гомофобия, религиозная нетерпимость и расовая ненависть.
Да этих «универсальных» стандартов и прав в действительности и нет нигде, кроме как в сознании охваченных моральной паникой западных обществ, впавших в настоящую истерику покаяния и культурного самобичевания. Да, за ними числится немало грехов, но у кого их нет? Мусульманские страны, которые практиковали то же рабство столетиями (а кое где оно до сих пор остается нормой), даже не собираются каяться. Да, европейцы ответственны за тысячелетия антисемитизма, но никто не слышал покаяния, например, от Турции за пятьсот лет резни на Балканах и геноцид армян. Напротив, Турция, оккупируя сегодня Кипр, отказывая миллионам курдов в праве на самоопределение, спонсируя Братьев-мусульман по всему миру, пытается учить Запад толерантности, а Израиль – «справедливому решению палестинского вопроса». Двойные стандарты не просто процветают в современном мире. Они в нем доминируют. И только Запад в каком-то моральном помрачении упивается самоубийственными универсалистскими фантазиями.
А ведь для восстановления нормы требуется совсем немного. Нужно, чтобы Запад всерьез воспринял свои же прекрасные порывы к равенству; чтобы он обернул на себя свою же веру в то, что каждый народ и каждая цивилизация имеет право на реализацию своих норм и представлений о мире; чтобы он перестал вести себя в мире, как ханжа в белом пальто, поняв, что за тысячи лет человеческой истории все пальто замараны, и белых и пушистых в этом мире нет; чтобы он вновь научился различать написанное в Книге от существующего в реальном мире. И тогда есть надежда на то, что он оставит самоубийственное моральное доктринерство и веру в несуществующие равенство и универсализм, и вернется к реальности, восстановив свое внутренне равновесие и свое пошатнувшееся лидерство в современном (реальном, а не в выдуманном им самим!) мире.
Евгений Добренко – филолог, культуролог, профессор Венецианского университета
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
