“Путин – очень слабый менеджер”. Основатель автодилера “Рольф” – о бизнесе и политике

Сергей Петров – основатель крупнейшего российского автодилера “Рольф” и экс-депутат Госдумы, известный своей независимой позицией. В 2019 году против бизнесмена возбудили уголовное дело и объявили в международный розыск по делу о выводе средств за рубеж. После неудачной попытки продать компанию в конце 2023 года государство взяло акции “Рольфа” под временное управление. Петров назвал это правовым беспределом.

Многие увидели в произошедшем политическую подоплеку, хотя сам Петров объясняет ситуацию интересами конкурентов. Осенью 2024 “Рольф” окончательно перешёл новому владельцу, спортивному функционеру Умару Кремлёву. Так завершилась многолетняя история владения компанией для семьи Петрова.

В интервью Мумину Шакирову Сергей Петров рассказывает, кто и как забрал его компанию, о нравах в коридорах российской власти, объясняет преимущества честного бизнеса, рассуждает о шансах на то, что Россия в будущем изменит модель управления и отношений власти с обществом и бизнесом.

Почему не стоит вести дела по-русски?

– Продолжаете ли вы болеть за компанию “Рольф”, которую вы создали с нуля и потеряли? Остались ли там ваш топ-менеджмент, близкие вам люди, которые и сейчас управляют этой компанией? Или вы полностью разорвали все отношения?

– Важно определиться, что такое “болеть”? Одно из обвинений – это как раз то, что я продолжаю “болеть”, по сути – владеть. Россияне, особенно наш силовой блок, не очень-то понимают разницу между тем, что такое траст и что такое владение. Можно иметь право владения, право распоряжения имуществом, право получения дохода. Это всё три разные права собственности. Это слишком тяжело для них. Я разорвал все отношения с компанией, чтобы никого там не подставлять.

– Кто такой Умар Кремлёв, и почему именно ему досталась ваша компания?

– Надо спросить президента Путина. Он, видимо, по крайней мере дирижировал этим процессом. Наверно, его [Кремлева] приятель или он сам – приближенный, вхожий в круг к президенту. У нас ценность человека зависит от того, как часто он имеет доступ к телу главного пассажира.

– Пытались ли вы в той кризисной ситуации достучаться до президента?

– Не пытался. Нет возможности “достучаться” до президента. Это надо душу продать, надо быть там, надо, наверно, иметь непосредственное отношение к каким-то преступлениям, которые там совершаются, или к чему-то в таком роде. Своё мнение иметь нельзя. Здесь проходит раздел между компетентными и преданными. И мой выбор сделан был с самого начала.

– Вы были депутатом Госдумы. Вы стали политиком, чтобы защитить свой бизнес, или верили, что можете воплотить светлые идеи ради общего блага?

– Я стал политиком, чтобы хоть немного сдержать наплыв авторитаризма. Нет парламента, нет государства как такового, а есть просто вертикаль довольно-таки криминальных людей государственного масштаба. Их действия весьма корректные, они никогда не скажут: “Возьми, укради что-нибудь или возьми, кого-то убей”. Нет, это будет как “что ж ты сам не понимаешь, что делать?”. Я понимаю, что это шпана. Мы не можем её сменить, сдерживающие факторы применить. Они в политике получили карт-бланш и будут, видимо, его использовать до конца.

– Есть ли язык, который им понятен?

– Нет разговора. Сначала тебя пытаются купить, а ты не покупаешься. Через две недели, встречая в Кремле какого-нибудь Володина, видишь, что глаза его смотрят пристально на два дюйма выше твоей головы: все, ты “не наш”, то есть не их. Ты не можешь уже претендовать на то, что с тобой будут разговаривать. Ты должен сразу подчиниться и искать возможности, чтобы от тебя приняли какие-то взятки, подношения. Византийская система.

– Есть схема, когда высокий чиновник или силовик становится миноритарным акционером компании, устраивает туда своих близких родственников, и эта компания “под крышей” – ее не трогают. Вы про это слышали?

– Бывает такое. Но этот же чиновник может и 100% захватить. Он уже хозяин положения. Вы уже не относитесь к компании как к своему бизнесу.

– В начале девяностых, когда вы создавали “Рольф”, вы думали о том, что это будет всегда ваше? Или вы думали, что это временное?

– Естественно, я думал, что это будет всегда защищено. Бизнес и экономика очень инерционны. Все те успехи, которые у нас обычно приписывают нефтяным деньгам двухтысячных ("нулевых") годов, они – благодаря реформам, которые произошли в начале девяностых, но имели отложенный эффект. Есть люди, думающие о том, что надо сделать правильного для развития бизнеса и экономики. Есть люди, которые приходят только для того, чтобы удержаться во власти, у них будет другая совершенно логика. Мы не знали, сумеем ли этот процесс сдержать, и поэтому кто-то шёл в политику. А кто-то – это основная часть российского бизнеса – совершенно об этом не думал. Мне говорили: "Да ладно, тебе дали возможность заработать такие деньги, а ты там, понимаешь, в политике что-то критикуешь". Эти люди остаются ещё рабами, они никогда не построят ничего, кроме тюрьмы или зоны.

– Когда вы были депутатом Госдумы, вам удалось хоть что-то сделать, чтобы защитить бизнес?

– Нельзя сказать. Потому что я, например, встретил полную враждебность к бизнесу почти всех депутатов. Лишь немногие хотя бы понимали. Ведь у нас и сегодня процентов 30 все ещё ностальгируют по Советскому Союзу.

– Национализация сегодня в России – это стало системой, или это выборочная кампания в пользу определённых заинтересованных лиц?

– И системно, и выборочно. Начинается всегда выборочно, но, если нет ничего, что сдерживает, – ни свободной прессы, ни таких, как я, кто свободно рассказывает, – хорошо это не заканчивается. Один охранник, получив компанию, становится объектом зависти других охранников. А их у Путина много. Это обычный процесс, система всегда в движении: она либо понемногу улучшается, как в Европе, и над этим работают все слои общества, или деградирует. У нас она, очевидно, деградирует последние лет 20.

– А что бы вы посоветовали предпринимателям, которые продолжают честно работать в России?

– Сегодня я бы посоветовал учить отходную молитву. Можно стараться быть преданным патриотизму или всяким “игрушкам”, которые сейчас государство проводит, но это не гарантирует ни от чего. Один шаг влечёт за собой целый ряд вещей, разрушающих и правосудие, и экономику, и международные отношения, и доверие между людьми. Никто сейчас в бизнесе не вкладывается в долгую. Никто не вкладывает в людей. Бизнесмены и раньше понимали, и сейчас, что это бессмысленно – пытаться наладить в такой токсичной среде реальный бизнес.

– Возможно сегодня продать крупный бизнес по честной цене и спокойно уехать из России?

– Вообще невозможно. Прежде всего, все деньги вы не сможете вывести.

– Когда вы создали компанию “Рольф” и два десятка лет, можно сказать, доминировали на рынке, вам удалось вложить деньги в людей?

– Да, мы непрерывно вкладывали в людей. Потому что это самый ценный капитал. Вкладывали не только в знания, а в их порядочность, в их мораль. Это очень важная вещь. Она казалась для нас ключевой.

– Что с этими людьми, которых вы воспитали?

– Они “инфицированы” порядочностью и нормальным бизнесом. Самый правильный – это честный бизнес. У них есть семьи, у них есть или будут дети. Это движение очень медленное. Уходящие сейчас оставляют поляну тем, кто наконец начнёт строить экономику правильную. Потому что они видели, что честный бизнес – самый прибыльный.

– Вы уверены, что “советские” уйдут, и на место них придут другие, которые будут развивать страну? А что, если нынешняя власть настолько развратила всех, что не появится поколение талантливых, честных людей, как те, которые работали в вашей компании?

– И сразу после 1991 года не было поколения, которое к бизнесу хоть каким-то образом имело отношение. Однако они появились. А здесь всё-таки было почти 30 лет, когда нормальный бизнес развивался. И мы также воспитали примерно 35 тысяч человек, когда руководили сбытовой сетью по России, и привили им правила честной игры. Это очень важная вещь. А она остаётся. Я верю в прогресс, в то, что после циклов отхода, будет снова движение вперед: два шага вперед, шаг назад – так всегда происходило. Потому что изменения происходят быстрее, чем человеческая жизнь. К сожалению, очень много людей из той породы, кто если 5–10 лет с какой-то мыслью прожили, потом им трудно от нее отказываться. Это надо пережить. Хорошо развиваться – это развиваться медленно, но верно, а не рывками.

– Монополизация рынка китайскими автомобилями – это временный перекос или долговременная модель, из которой Россия не выберется?

– Это зависит от того, какой Россия выберет вектор. Рано или поздно, думаю, выберется. Россия будет ещё шарахаться в разные стороны – это очевидно. Но понятно, что чем больше конкуренции, тем лучше. Здесь нужна очень тонкая работа ориентированного на бизнес правительства. Российское не относится пока к тем правительствам, которые могут этими инструментами работать.

– Можно ли говорить, что в России сейчас формируется почти дворянский класс собственников при власти? Граждан передадут, как подданных, из рук старшего поколения в руки младшего.

– Попытаются так сделать. Путин – очень слабый менеджер. Что такое сильное государство? Это не то, которое может разогнать жителей во время инаугурации, всю Москву зачистить. Сильное государство – то, которое может раскрепостить энергию. Вот когда тысячи людей могут, увлекаясь, что-то делать – для этого надо создать государство и надо, как Фридрих Великий, проиграть судВ 1745 году король Фридрих Великий хотел расширить парк Сан-Суси и пытался выкупить мельницу у одного мельника, но тот отказался продавать. Дело дошло до суда, который встал на сторону мельника. Монарх принимал участие в этом разбирательстве как частное лицо.мельнику, показав, что здесь работает закон. Вот на это у них сил нет, потому что это риск потерять власть. Мне говорили: ну что ты хочешь, Россия еще не доросла, через 100 лет тут будет такая демократия, как ты хочешь. Конечно, очень удобно слушать всякие приятные прогнозы, что всё будет хорошо. Это как терапия. Но если вы посмотрите на реальные инвестиции, на реальные дела, вы поймёте, что никто не верит в долгосрочную стабильность. Я думаю, что это произойдёт гораздо позже, чем я буду способен чем-то ещё в России заниматься. Вы не забывайте, мне 71. Я живу в европейской стране богатым европейским пенсионером. Мне совершенно не нравится идея отправляться стрелять в этих бандитов или общаться с такими людьми, которые выполняют только те договоры, которые им приятны.

– Народ будет принимать участие в том, чтобы страна поменялась?

– Народ в России обычно не участвует в истории. Участвуют всякие ОПГ, участвуют разные там президенты или какие-то ещё предводители. В Европе есть партии: партия, например, социал-демократическая, партия либеральная и консервативная какая-нибудь. Одни хотят больше налогов и больше пособий, другие – меньше налогов, меньше пособий. В России нет такого. Сейчас и у коммунистов непонятная программа, неясно, чего они хотят, куда они ведут. Они просто хотят быть у власти. Нет живых профсоюзов (не тех фейковых, которые назначаются начальством), из которых появятся первые социал-демократы. Поэтому в России подобные процессы, конечно, займут гораздо больше времени. Мы ещё очень-очень не цивилизованы политически.