Призрак бродит по Европе – призрак "левака", левого политика и активиста. Это он, левак, навязал нам миф о глобальном потеплении, заставляет сортировать домашний мусор и мыть баночки от йогурта, он повышает налоги на бензин и вводит моду на непонятные электромобили, с которыми надо ездить по городу в поисках розетки. Леваки присылают нам крикливых феминисток и заставляют ломать язык, произнося слова типа "авторка", "поэтка" и "министерка" – и они же установили полицейские порядки в семье, так что уже нельзя ни погрозить кулаком жене, ни дать подзатыльника ребенку, тут же шьют уголовное дело. Леваки открыли ворота мигрантам, превратив Париж и Лондон в арабские и африканские резервации, где белому человеку по улице пройти страшно, и принуждают нас вставать на колени перед чернокожими, каясь за века рабства – а те в ответ жгут машины, грабят магазины и скидывают памятники белым. Леваки продвигают на ТВ геев и трансгендеров, заставляя нас смотреть, как целуются мужики и ходят в плавках на гей-парадах. Леваки захватили западные университеты, посадив всех изучать постколониальные и гендерные теории, забив головы молодежи нигилизмом и анархизмом, научив всех курить траву и носить в носу кольца.
И наконец, это они, леваки, подняли нынешнюю волну антисемитизма, вывешивают в окнах палестинские флаги и лозунги "от реки до моря" и устраивают дипломатический и культурный бойкот Израиля. Последнее особенно символично: сто лет назад угроза человечеству представлялась в виде карикатурного горбоносого еврея-большевика, тянущего волосатую руку к традиционным христианским ценностям, а сегодня на ту же роль глобального зла назначен антисемит в арабском шарфе-куфии. Исполинская фигура левака в "арафатке" встает над миром, вызывая шит-штормы в соцсетях и страхи у обывателя, заставляя его искать убежище под материнским крылом нации и религии или у отеческой фигуры сильного правителя.
Никаких "леваков" как политической группы, программы или идеологии не существует
Пару недель назад я невольно поставил социальный эксперимент. В своем фейсбуке в разделе сторис (фото, которое вывешивается на 24 часа) я запостил забавную картинку из американских соцсетей: фото избранного мэра Нью-Йорка Зохрана Мамдани и подпись: "Новый мэр распорядился в городских школах учить детей арабским цифрам". Я ожидал, что подписчики улыбнутся, но вместе с лайками получил и сотни возмущенных эмодзи и комментариев типа: "урод", "террорист", "а сколько всего арабов живет в Нью-Йорке?". Ненависть к левому социалисту, мусульманину и без пяти минут антисемиту затмила тот факт, что мы все пользуемся арабскими цифрами уже почти тысячу лет. Мамдани хейтят так же искренне и беззаветно, как десять лет назад Грету Тунберг.
Все это знакомо и понятно, за исключением одного обстоятельства: никаких "леваков" как политической группы, программы или идеологии не существует, это фантом, рожденный в возбужденном конспирологическом воображении, наподобие "международного движения ЛГБТ" или "экстремистского движения чайлдфри" по версии Роскомнадзора. Речь идет не о левой идее, а о прогрессивной повестке последнего полувека, выросшей на дрожжах движений 1960-х за гражданские права (сексуальная революция, борьба против расовой дискриминации, протест против войны во Вьетнаме и прочий sex, drugs & rock-n-roll) и в новом веке превратившейся в политику идентичности и культурные войны. Ее предметом являются права малых, непредставленных и угнетенных групп и форм жизни: женщин, детей, животных и вообще природы, жертв колониализма, людей ненормативной сексуальной ориентации, ее мишенью – институции и иерархии господствующего патриархата. За прошедшие полвека эта повестка укрепилась и стала на Западе, по сути, мейнстримом: она проводилась не только и не столько левыми (которые редко бывали представлены во власти), но социал-демократами и центристами, а зеленая повестка так и вовсе на протяжении десятилетий имела поддержку всего политического спектра (например, в Германии или в Скандинавии). За 50 лет она серьезно расшатала патриархальный порядок и его опорную фигуру: белого цисгендерного мужчину.
Эта социальная революция была похожа на ту, что происходила сто лет назад: тогда тоже совпали эмансипация масс – рабочее движение, избирательные права, феминизм – и научно-технологические прорывы, от теории относительности до кинематографа и воздухоплавания. И, как и в прошлом веке, у революции нашлись свои большевики и комиссары: движение вокизма (от woke, "пробужденный", или, скорее, "возбужденный") взяло принципы социальной реформы и перевело их в режим политического активизма и "культуры отмены" (cancel culture). Не стоит заблуждаться – вокизм был локальным, если не сказать маргинальным, сектантским, движением, распространенным на кампусах либеральных университетов, прежде всего в США, в академической и гуманитарной среде и среди творческой элиты и активистских гражданских групп. Однако его сторонники, отличавшиеся агрессивностью и нетерпимостью, превратили его в ирредентизм, непримиримую гражданскую религию, отрицающую принципы толерантности и инклюзивности, на которых изначально строилось это движение, захватили каналы публичной коммуникации и, что называется, перехватили повестку. В итоге именно вокизм как карикатура на социальную революцию (подобно тому, как большевизм был карикатурой на социализм) стал воплощать для обывателя весь ужас нового века: "бесноватую Грету", "бородатую женщину" и "гендерно-нейтральный туалет".
Woke – это не левая идея, а моральный суррогат политики в эпоху интернета
Однако woke не имеет ничего общего с левым движением. Вокизм и культура отмены – это не идеология прошлых веков, а сетевое явление. Как элегантно выразился ChatGPT, с которым мы завели разговор на эту тему, вокизм – это "алгоритмическая форма морали: быстрая травля, бинарное мышление, символические казни. Это рождено не Марксом, а соцсетями". И в самом деле, левая традиция говорит про труд, перераспределение и собственность, а сancel culture – про статус, язык и символический контроль. Вокизм – это буржуазная мода эпохи интернета, и именно поэтому его так легко подхватили корпорации: он отменяет не капиталы, а репутации. Если бы это правда был "левый поворот" – мы бы видели национализацию, профсоюзы, налог на корпорации, а не травлю за неудачную шутку. Woke – это не левая идея, а моральный суррогат политики в эпоху интернета.
Но массовому сознанию нет дела до этих тонких различий. Как и сто лет назад, все новое, непонятное и пугающее записывают в "большевизм". Страх перед левыми архетипичен, поскольку те покушаются на священных коров обывателя: собственность, семью и иерархию, и в этом смысле миф о "новом большевизме" прост и удобен – он паразитирует на страхе из прошлого и проецирует его на все новое. Настоящая же проблема общества заключается в том, чтобы справиться с нарастающей сложностью мира, с кризисом привычных институций, иерархий и классификаций. Аутичная школьница вместо уроков вещает о будущем человечества и учит жить взрослых политиков. Бородатая певица неясной половой принадлежности выигрывает конкурс Евровидения. Рожденный в Пенджабе индуист становится премьером Великобритании, урожденный пакистанец – мэром Лондона, а рожденный в Уганде мусульманин – мэром Нью-Йорка: дети бывших колоний захватывают командные посты в некогда белых метрополиях, столицах современного мира. Открытые геи и лесбиянки в последнее десятилетие возглавляли Бельгию, Люксембург, Исландию, Латвию, католическую Ирландию и православную Сербию. Новый мир наступает на всех фронтах, независимо от политической, этнической и религиозной принадлежности его представителей – и шокированное обыденное сознание привычно ищет врага на левом фланге и находит его в сконструированной фигуре "левака". Левая угроза – это фантом, симулякр, и страх перед вымышленным "леваком" – это форма коллективной истерики.
Отдельный вопрос – связь так называемых левых с антисемитизмом: Грета прорывается на помощь к Палестине с "флотилией Газы", Мамдани посещает пропалестинские митинге в Нью-Йорке, называя происходящее в Газе геноцидом, в традиционно левых академических и культурных кругах Америки и Европы нарастают призывы к бойкоту Израиля, рвутся связи с еврейскими учеными и артистами (о чем недавно писал в этой рубрике поэт, писатель и переводчик Максим Шраер). Однако мне кажется, что это слишком простое и удобное объяснение – попытка назначить гротескного "левака" ответственным за все зло, происходящее в мире; объяснение тем более странное, учитывая большую роль евреев в левом движении и идеологии, их место в интеллектуальной и культурной элите последних 150 лет. Корни антисемитизма гораздо глубже, они сильнее связаны не с универсализмом левых, а с национализмом и консерватизмом правых: антисемитизм как идеология (а не просто как критика Израиля за операцию в Газе) куда более распространен на крайне правом фланге политического спектра. Как замечает журнал Atlantic, с приходом Дональда Трампа в лагере американских правых происходит антисемитская революция, представленная такими инфлюенсерами как Ник Фуэнтес или Кэндис Оуэнс с миллионами подписчиков, а звезда правых медиа Такер Карлсон регулярно представляет эфир сторонникам конспирологической теории "великого замещения" (якобы евреи сговорились наводнить Америку мигрантами, чтобы вытеснить белую расу).
Подлинные корни антисемитизма – не среди "леваков", а в популизме, который натравливает народ на "глубинное государство", "коррумпированные элиты" и "банкирский капитализм": все эти явления массовое сознание традиционно связывает с евреями. Антисемитизм всегда растет в мире в моменты исторических сломов: на заре Модерна (15-16 века), в эпоху социальных революций (конец 19 – первая половина 20 века) или сегодня, в период кризиса современности, распада империй и больших нарративов – и всегда встревоженное сознание ищет виновного, Другого, находя его в фигуре вечно чужого, еврея.
И в этом смысле сценарии 20 и 21 веков пугающе похожи. Столкнувшись с технологическими и социальными революциями на рубеже веков, с прозрачностью границ, с новыми средствами коммуникации и культурными войнами, с кризисом идентичности, массовое сознание сконструировало глобальную угрозу, скорее раздутую, чем реальную: большевиков-революционеров в 20 веке и "леваков"в веке 21-ом. Спасаясь от этой фантомной угрозы слева, в 20-30-е годы обоих столетий избиратели бросились в объятия национал-популистов, консерваторов и традиционалистов. В 20 веке это переродилось в череду фашистских режимов, а в 21-м – в различные варианты правого популизма и консервативного реванша: трампизм в США и "брекзит" в Великобритании, "орбанизм" в Венгрии и других странах Центральной и Восточной Европы, АдГ в Германии и партия Ле Пен во Франции, нео-османизм Эрдогана в Турции и право-религиозная коалиция Нетаньяху в Израиле... В прошлом веке все закончилось катастрофой Второй мировой, и в этом столетии, при схожей аллергии на левых, есть все шансы угодить в ловушку популизма и фашизма со всеми вытекающими.
Сергей Медведев – историк, ведущий цикла программ Радио Свобода "Археология"
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
